о; изнасилование опекаемой опекуном каралось строже, чем то же преступление, совершенное лицом посторонним.

В крестьянской общине не считались преступными действия, обусловленные чрезвычайными обстоятельствами («Нужда закона не знает»). Так, крестьяне могли оправдать вора и освободить его от наказания ввиду его голода. Преступления данного рода в представлении крестьянства находили свое оправдание: «Не умереть же ему с голоду, не есть же ему своих детей, ведь никто не назовется ему хлебом, быть и украсть»; «Ныне не евши, завтра не евши, тоже за живот возьмешься, пойдешь и украдешь и греха не побоишься». Историки отмечают, что крестьяне, в голодный год, взяв чужие копны, оставляли записку, что ими было взято из крайней нужды.  А на следующий год крестьяне все возвращали обратно. Из этого следует вывод, что крестьяне понимающе относились к кражам, обусловленным крайним голодом.

Не считалось преступлением воровство плодов, овощей в крестьянских садах и огородах. «Репа да горох сеются для воров», – гласит народная пословица. На срывание плодов и хищение овощей сельской молодежью местные жители смотрели как на «шалости», «баловство». О краже яблок в садах орловские крестьяне говорили: «Кабы люди не крали яблок в чужих садах, может быть, и Бог не зарождал столько плодов». Не считалось предосудительным сорвать плоды в чужом саду для собственного потребления или в качестве гостинца детям. Однако, если огород, в котором росли овощи, был огорожен, то рвать там огурцы считалось кражей. В селах Ростовского уезда Ярославской губернии за кражу с огородов репы штрафовали: взрослых – рублём, несовершеннолетних – полтинником.